Кони (Анатолий Федорович) - известный судебный деятель и оратор; род.28 января 1844 г. в СПб. (о родителях его см. ниже). Воспитывался до 12лет дома, потом в нем. училище св. Анны, откуда перешел во 2-ю гимназию;из VI класса гимназии прямо держал в мае 1861 г. экзамен для поступленияв спб. унив. по математическому отделению, а по закрытии, в 1862 г.,спб. университета, перешел на II курс юридического факультетамосковского университета, где и кончил курс в 1865 г. со степеньюкандидата. Ввиду представленной им диссертации: "О праве необходимойобороны" ("Моск. Унив. Изв.",1866 г.), К. предназначен был к отправке заграницу для приготовления к кафедре уголовного права, но, вследствиевременной приостановки этих командировок, вынужден был поступить наслужбу, сначала во временной ревизионной комиссии при государственномконтроле, потом в военном министерстве, где состоял в распоряженииначальника главного штаба, графа Гейдена, для юридических работ. Свведением судебной реформы К. перешел в спб. судебную палату надолжность помощника секретаря, а в 1867 г. - в Москву, секретаремпрокурора московской судебной палаты Ровинского; в том же году былназначен товарищем прокурора сначала сумского, затем харьковскогоокружного суда. После кратковременного пребывания в 1870 г. товарищемпрокурора спб. окружного суда и самарским губернским прокурором,участвовал в введении судебной реформы в казанском округе, в качествепрокурора казанского окружного суда; в 1871 г. переведен на ту жедолжность в спб. окружный суд; через четыре года назначенвице-директором дпт. министерства юстиции, в 1877 г. - председателемспб. окружного суда, в 1881 г. председателем гражданского дпт. судебнойпалаты, в 1885 г. - обер-прокурором кассационного дпт. сената, в 1891 г.- сенатором уголовного кассационного дпт. сената, а в окт. следующегогода на него вновь возложены обязанности обер-прокурора того же дпт.сената, с оставлением в звании сенатора. Таким образом, К. пережил наважных судебных постах первое тридцатилетие судебных преобразований ибыл свидетелем тех изменений, которые выпали за это время на долюсудебного дела, в отношениях к нему как правительственной власти, так иобщества. Будущий историк внутренней жизни России за указанный периодвремени найдет в судебной и общественной деятельности К. ценные указаниядля определения характера и свойства тех приливов и отливов, которыеиспытала Россия, начиная с средины 60-х годов. В 1875 г. К. был назначенчленом совета управления учреждений вел. кн. Елены Павловны; в 1876 г.он был одним из учредителей спб. юридического общества при университете,в котором неоднократно исполнял обязанности члена редакционного комитетаугол. отд. и совета; с 1876 по 1883 г. состоял членом Высочайшеучрежденной комиссии, под председательством графа Баранова, дляисследования железнодорожного дела в России, причем участвовал всоставлении общего устава Российских железных дорог; с того же 1876 по1883 г. состоял преподавателем теории и практики уголовногосудопроизводства в императорском училище правоведения; в1877 г. избранбыл в столичные почетные мировые судьи, а в 1878 г. в почетные судьиСПб. и Петергофского уездов; в 1883 г. был избран в члены обществапсихиатров при военно-медицинской акд.; в 1888 г. командирован в Харьковдля исследования причин крушения императорского поезда 17 октября тогоже года и для руководства следствием по этому делу, а в 1894 г. вОдессу, для направления дела о гибели парохода "Владимир"; в 1890 г.харьковским университетом возведен в звание доктора уголовного права(honoris causa); в 1892 г. избран московским университетом в почетныеего члены; в 1894 г. назначен членом комиссии для пересмотразаконоположений по судебной части. Таковы главные фазы, через которые проходила деятельность К.,обогащая его теми разнообразными сведениями и богатым опытом, которые,при широком научном и литературном его образовании и выдающихсяспособностях, дали ему особое в судебном ведомстве положение, вооруживмогущественными средствами действия в качестве прокурора и судьи.Судебной реформе К. отдал все свои силы и с неизменной привязанностьюслужил судебным уставам, как в период романтического увлечения ими, таки в период следовавшего затем скептического к ним отношения. Такоенеустанное служение делу правосудия представлялось нелегким. Наученныйличным опытом, в одной из своих статей К. говорит: "Трудна судебнаяслужба: быть может, ни одна служба не дает так мало не отравленныхчем-нибудь радостей и не сопровождается такими скорбями и испытаниями,лежащими при том не вне ее, а в ней самой". Проникнувшись духом судебныхуставов, он создал в лице своем живой тип судьи и прокурора, доказавсвоим примером, что можно служить государственной охране правовыхинтересов, не забывая личности подсудимого и не превращая его в простойобъект исследования. В качестве судьи он сводил - выражаясь его словами -"доступное человеку в условиях места и времени великое началосправедливости в земные, людские отношения", а в качестве прокурора был"обвиняющим судьей, умевшим отличать преступление от несчастия, навет отправдивого свидетельского показания". Русскому обществу К. известен вособенности как судебный оратор. Переполненные залы судебных заседанийпо делам, рассматривавшимся с его участием, стечение многочисленнойпублики, привлекавшейся его литературными и научными речами, и быстроразошедшийся в двух изданиях сборник его судебных речей - служат томуподтверждением (отзывы: "Вестник Европы", 1888 г., IV; "Неделя",1888 г.,№ 12; "Русские Ведом." 10 марта;"Новое Время" 12 июля; "Юрид. Лет.",1890 г., № 1; проф. Владимиров, "Сочинения"). Причина этого успеха К.кроется в его личных свойствах. Еще в отдаленной древности выясненазависимость успеха оратора от его личных качеств: Платон находил, чтотолько истинный философ может быть оратором; Цицерон держался того жевзгляда и указывал при этом на необходимость изучения ораторами поэтов;Квинтилиан высказывал мнение, что оратор должен быть хороший человек(bonus vir). К. соответствовал этому воззрению на оратора: онвоспитывался под влиянием литературной и артистической среды, к которойпринадлежали его родители; в московском унив. он слушал лекции Крылова,Чичерина, Бабста, Дмитриева, Беляева, Соловьева. Слушание этих лекцийзаложило в нем прочные основы философского и юридического образования, аличные сношения со многими представителями науки, изящной литературы ипрактической деятельности поддерживали в нем живой интерес кразнообразным явлениям умственной, общественной и государственной жизни;обширная, не ограничивающаяся специальной областью знания, эрудиция присчастливой памяти, давала ему, как об этом свидетельствуют его речи,обильный материал, которым он умел всегда пользоваться, как художникслова. По содержанию своему, судебные речи К. отличались всегда высокимпсихологическим интересом, развивавшимся на почве всестороннего изученияиндивидуальных обстоятельств каждого данного случая. С. особеннойстарательностью останавливался он на выяснении характера обвиняемого, и,только дав ясное представление о том, "кто этот человек", переходил кдальнейшему изысканию внутренней стороны совершенного преступления.Характер человека служил для него предметом наблюдений не со сторонывнешних только образовавшихся в нем наслоений, но также со стороны техособых психологических элементов, из которых слагается "я" человека.Установив последние, он выяснял, затем, какое влияние могли оказать онина зарождение осуществившейся в преступлении воли, причем тщательноотмечал меру участия благоприятных или неблагоприятных условий жизниданного лица. В житейской обстановке деятеля находил он "лучший материалдля верного суждения о деле", так как "краски, которые накладывает самажизнь, всегда верны и не стираются никогда".Судебные речи К. вполнеподтверждают верность замечания Тэна, сделанного им при оценке трудаТита Ливия, что несколькими живыми штрихами очерченный портрет всостоянии более содействовать уразумению личности, нежели целыенаписанные о ней диссертации. Под анатомическим ножом К. раскрывалитайну своей организации самые разнообразные типы людей, а такжеразновидности одного и того же типа. Таковы, напр., типы Солодовникова,Седкова, княгини Щербатовой, а также люди с дефектами воли, как Чихачев,умевший "всего желать" и ничего не умевший "хотеть", или Никитин,"который все оценивает умом, а сердце и совесть стоят позади в большомотдалении".Выдвигая основные элементы личности на первый план и находя вних источник к уразумению исследуемого преступления, К. из за них незабывал не только элементов относительно второстепенных, но даже фактов,по-видимому, мало относящихся к делу; он полагал, что "по каждомууголовному делу возникают около настоящих, первичных его обстоятельствпобочные обстоятельства, которыми иногда заслоняются простые и ясные егоочертания", и которые он, как носитель обвинительной власти, считал себяобязанными отстранять, в качестве лишней коры, наслоившейся на деле.Очищенные от случайных и посторонних придатков, психологические элементынаходили в лице К. тонкого ценителя, пониманию которого доступны всемельчайшие оттенки мысли и чувства. Сила его ораторского искусствавыражалась не в изображении только статики, но и динамики психическихсил человека; он показывал не только то, что есть, но и то, какобразовалось существующее. В этом заключается одна из самых сильных идостойных внимания сторон его таланта. Психологические этюды, например,трагической истории отношений супругов Емельяновых с АграфенойСуриковой, заключившихся смертью Лукерьи Емельяновой, или историяотношений лиц, обвинявшихся в подделке акций Тамбовско-Козловскойжелезной дороги, представляют высокий интерес. Только выяснив сущностьчеловека и показав, как образовалась она и как реагировала насложившуюся житейскую обстановку, раскрывал он "мотивы преступления" иискал в них оснований, как для заключения о действительностипреступления, так и для определения свойств его. Мотивы преступления,как признак, свидетельствующий о внутреннем душевном состоянии лица,получали в глазах его особое значение, тем более, что он заботилсявсегда не только об установке юридической ответственности привлеченныхна скамью подсудимых лиц, но и о согласном со справедливостьюраспределении нравственной между ними ответственности. Соответственносодержанию, и форма речей К. отмечена чертами, свидетельствующими овыдающемся его ораторском таланте: его речи всегда просты и чуждыриторических украшений. Его слово оправдывает верность изреченияПаскаля, что истинное красноречие смеется над красноречием какискусством, развивающимся по правилам риторики. В его речах нет фраз,которым Гораций дал характерное название "губных фраз". Он не следуетприемам древних ораторов, стремившихся влиять на судью посредствомлести, запугивания и вообще возбуждения страстей - и тем не менее он вредкой степени обладает способностью, отличавшей лучших представителейантичного красноречия: он умеет в своем слове увеличивать объем вещей,не извращая отношения, в котором они находились к действительности."Восстановление извращенной уголовной перспективы" составляет предметего постоянных забот. Отношение его к подсудимым и вообще к участвующимв процессе лицам было истинно гуманное. Злоба и ожесточение, легкоовладевающие сердцем человека, долго оперирующего над патологическимиявлениями душевной жизни, ему чужды. Умеренность его была, однако,далека от слабости и не исключала применения едкой иронии и суровойоценки, которые едва ли в состоянии бывали забыть лица, их вызвавшие.Выражавшееся в его словах и приемах чувство меры находит свое объяснениев том, что в нем, по справедливому замечанию К. К. Арсеньева, дарпсихологического анализа соединен с темпераментом художника. В общемможно сказать, что К. не столько увлекал, сколько овладевал теми лицами,к которым обращалась его речь, изобиловавшая образами, сравнениями,обобщениями и меткими замечаниями, придававшими ей жизнь и красоту.Кроме судебных речей, К. представил ряд рефератов, а именно впетербургском юридическом обществе: "О суде присяжных и об условиях егодеятельности" (1880); "О закрытии дверей судебных заседаний" (1882); "Обусловиях невменения по проекту нового уложения" (1884); "О задачахрусского судебно-медицинского законодательства" (1890); "Олитературно-художественной экспертизе, как уголовном доказательстве"(1893); в с. петербургском сифилидологическом и дерматологическомобществе - доклад "О врачебной тайне" (1893), на пятом Пироговскоммедицинском съезде - речь "О положении эксперта судебного врача на суде"(1893); в русском литературном обществе - доклады "О московскомфилантропе Гаазе" (1891); "О литературной экспертизе" (1892) и "О князеВ. Ф. Одоевском" (1893). В торжественных собраниях с. петербургскогоюридич. общества К. произнес речи: "О Достоевском каккриминалисте"(1881); "О заслугах для судебной реформы С. Ф.Христиановича" (1885); "Об умершем А. Д. Градовском" (1889); "О доктореГаазе" (1891); "О внешней истории наших новых судебных установлений"(1892). Литературные монографические труды К. помещались в "ЮридическойЛетописи" (1890), в"Журнале Минист. Юстиции" (1866 и 1895), в"Московских Юрид. Известиях" (1867), в "Журнале Угол. и Гражд. Права"(1880), в "Вестнике Европы" (1887, 1891 и 1893), в "ИсторическомВестнике" (1887), в газете "Порядок" (1881), в "Книжках Недели" (1881,1885 и 1892), в "Новом Времени" (1884, 1890, 1894); в "Голосе" (1881). Вл. Сл.

I Ко́ни

II Ко́ни

Анатолий Федорович (1844-1927) , российский юрист и общественный деятель, член Государственного совета, почетный академик Петербургской АН (1900). Сын Ф. А. Кони. Выдающийся судебный оратор. В 1878 суд под председательством Кони вынес оправдательный приговор по делу В. И. Засулич. Профессор Петроградского университета (1918-22). Очерки и воспоминания "На жизненном пути" (т. 1-5, 1912-29).
---
Федор Алексеевич (1809-79) , российский драматург, театральный критик, мемуарист. Мастер водевильного жанра ("Девушка-гусар", 1836; "Петербургские квартиры", 1840, и др.). Издавал театральный журнал "Репертуар и Пантеон" (1842-57).